– Знаешь, Станислава, иногда длинные невидимые нити, словно подземная грибница, соединяют сегодняшнее преступление с далеким, давно и вроде бы навсегда канувшим в Лету прошлым. А когда события прошлого – пусть даже в некоем новом качестве – проявляются через преступление, то они могут помочь найти мотив и, следовательно, – убийцу. Особенно если знать, что и кого ищешь…

– Что ты имеешь в виду?

– Ведь покойные Пахомов и Шаповалов были заядлыми охотниками… – задумчиво произнес он.

– Ну и что? Ты тоже заядлый охотник, – сказала я, недоуменно хмыкнув. – И вообще – у нас в поселке каждый третий мужик – охотник. А дядя Ваня и дядя Игорь даже не были знакомы друг с другом. При чем же здесь охота?

– Но они оба могли быть знакомы с убийцей, – тут же возразил дед. – Не сейчас, так раньше.

Это был мощный аргумент.

– Ты что, знаешь, кто их убил?!

– Не знаю, – откровенно признался дед и тут же поправился:

– Пока не знаю.

И я каким-то шестым чувством поняла: дед явно о чем-то догадывается. У него уже есть версия и подозреваемый. Но со мной он своими догадками делиться не хочет, исходя из каких-то своих сугубых соображений. И пытать его сейчас бесполезно: придет время (если придет!) – он сам все расскажет.

– А мотив? – спросила я.

– Мотив? Со временем и мотив проявится, – уверенно сказал дед, гася окурок в пепельнице. – Но прошу тебя, Станислава: поосторожней. Пожалуйста, прекрати на время ночные прогулки. А с родителями я завтра же поговорю.

– Поговорю! – саркастически воскликнула я. – Как будто мама после твоего разговора сразу изменится. И перестанет надо мной трястись.

Внезапно дед посерьезнел. И тон его изменился, похолодел:

– Но ты, надеюсь, понимаешь, что она просто беспокоится о тебе? Два убийства за два дня, да еще в поселке, где не убивали уже лет пять, – не шутка. Ты что – неуязвима?

И тут я вспомнила. И хитро посмотрела на деда.

– Спорим, со мной ничего не случится? – спросила я.

– Сплюнь, глупая!

– Плевками делу не поможешь, – рассудительно заметила я и вытащила из свертка, засунутого в принесенный мной пакет, небольшой баллончик. Черный с серебром. Поставила его на стол перед дедом. – Это будет понадежней.

– Что это такое?

– Нервно-паралитический газ. Нажал, пшикнул – и Джек Потрошитель вырубается минимум на четверть часа! Сделано в Германии. А уж немцы, как ты знаешь, что-что, а в газах толк понимают.

– Откуда это у тебя, Станислава?

– У твоего майора украла.

Дед нахмурил брови – сейчас он явно не был расположен к веселью.

– Шучу, шучу, дед, – сменила я тон. – Ребята из Москвы в подарок привезли.

– Это мнимая безопасность, Станислава. – Дед взял баллончик и повертел в руках. Отдал его мне – с несколько брезгливой миной. – Не очень-то я верю в подобные вещи. Они создают обманчивое чувство вооруженности и вседозволенности. И, как следствие, – беспечности.

– А что же мне – с твоими сабелюками по поселку ходить? – кивнула я на стены, увешанные дедовой коллекцией.

– Ну зачем же так, Станислава? – даже слегка обиженно, как мне показалось, заметил дед.

– Или с этим? – продолжала я, указывая на поблескивающий в углу кабинета застекленный шкафчик, в котором рядком стояли охотничьи ружья. – И вообще, дед, все это бред какой-то: маньяки-садисты, отрубленные головы…

– Два убийства подряд – это не бред, а печальная закономерность, – перебил меня дед.

И попался в яму, которую сам же и вырыл.

– И закономерность такова, что даже если это обыкновенный убийца, то специализируется он не на барышнях, а на пенсионерах. Так что, дедуля… – И я брякнула перед дедом второй баллончик:

– Это тебе.

– Ты с ума сошла, Станислава!

Я спрятала свой баллончик в карман халата и встала.

– Дед! Даже если я действительно сошла с ума и в ближайшее время окажусь в психушке, то я очень хочу, чтобы ты меня там навестил. Причем живой и невредимый.

И я, не сказав больше ни слова, вышла из кабинета, оставив деда наедине с его фотографиями, бумагами и баллончиком. Который, надеюсь, ему никогда не пригодится.

Я поднялась к себе на второй этаж и проскользнула в комнату. Алена дрыхла как убитая. Не очень сейчас уместное, но весьма точное определение. Внезапно меня потянуло в сон. Странно – может быть, дедов кофе наоборот на меня подействовал, как снотворное? Или вообще не подействовал?.. Я уже было полезла в постель, но в этот момент меня словно кто под руку толкнул. Я на цыпочках подошла к окну, чуть отодвинула штору и посмотрела в щелку.

Окна моей комнаты выходят не на улицу, а в сад. Ближние деревья, слабо освещенные призрачным лунным светом, замерли неподвижными черными силуэтами, а за ними пространство сливалось в один непроглядно темный фон, ограниченный сверху ершистым гребешком недалекого леса. Было тихо – ни малейшего дуновения ветерка. Листва на яблонях замерла, и светлые полупрозрачные тучи на иссиня-черном небе тоже, казалось, застыли навсегда.

Я стояла и смотрела на сад, как зачарованная.

И тут внезапно налетел ветер. Я почти не слышала звуков из-за плотно закрытых окон, и поэтому для меня все происходило практически бесшумно. Сначала зашевелились самые верхушки деревьев, потом заколебались верхние ветви, за ними нижние, и вот все пришло в беззвучное и поэтому особенно таинственное ночное движение. Трава пошла волнами, ветки деревьев и кустов вытянулись в одну сторону – туда, куда дул ветер, – словно указывая на неведомую мне цель.

А потом в глубине сада, в самой сердцевине его шевелящейся, клубящейся массы еле заметно сдвинулось что-то большое и темное. Я вполне могла бы принять это за гнувшийся под порывами ветра куст, если бы не одна-единственная несуразность.

Это что-то двинулось навстречу ветру.

Я прижалась носом к стеклу, пытаясь разглядеть, что там происходило в темноте. Увы, я четко понимала: это не мог быть куст или дерево. Это было что-то живое; нечто, таившееся до поры до времени в нашем саду, теперь перемещалось под прикрытием порывов ветра.

Но толком я так ничего не разглядела. Меня отвлекло другое движение.

Сбоку, со стороны улицы, мелькнул свет фар, и мимо нашего дома медленно и беззвучно проплыл длинный горбатый силуэт милицейского патрульного джипа. Он не остановился – так, чуть сбросив скорость, проехал и скрылся из виду за углом дома. Я снова посмотрела в сад: неведомое существо неожиданно быстро поменяло направление, двинулось от дома и тут же пропало в мелькании ветвей, теней, качающихся силуэтов; растворилось в темноте ночи.

Тот, кто прятался в саду, исчез.

Все произошло в течение нескольких секунд. Но мне они показались вечностью. Я перевела дыхание. Оказывается, я даже дышать забыла. Помотав головой, я снова уставилась на сад. Ничего особенного я не увидела – обычная ветреная ночь. Я тихо задернула штору и юркнула в постель. Что же это такое было? И было ли вообще? Не померещилось ли оно мне от усталости и переживаний? Я уже ничего толком не понимала. Вполне могло померещиться после сегодняшнего славного денька. Ладно. В конце концов – дом на сигнализации, двери и окна крепко заперты. Никто сюда незамеченным не проникнет. Я повернулась на бок, натянула простынку на голову и закрыла глаза.

У меня еще мелькнула мысль, что теперь-то мне точно обеспечена бессонная ночь. Но внезапно навалилась такая смертельная усталость, что все мысли просто-напросто вылетели из головы. Кроме одной, затухающей: ведь я так и не попросила у деда снотворное.

Но об этом я смутно подумала, уже стремительно проваливаясь в глубокий, темный, как вода в Марьином озере, сон.

Глава 30. УБИЙЦА

За шумом ветра и шелестом листвы звука шагов было совершенно не слышно.

Сутулая косматая фигура с уродливо вытянутым вперед огромным оскаленным рылом неуклюже и в то же время по-своему грациозно одним прыжком преодолела невысокий старый забор, ограждающий участок старого Бутурлина: слева, в том месте, где к ограде вплотную подступал лес. Чудовище, то и дело оглядываясь по сторонам и чутко ловя запахи и звуки, приносимые ветром, быстро углубилось в невысокий, но густой осинник с редкими купами березок и островками небольших полян. Почти не отрывая ног от травы, оно скользящим шагом продвигалось вперед, плавно огибая стволы и нагибаясь под ритмично качающимися от ветра ветками. Когда чудовище, выходя из темноты, попадало в полосу лунного света, густой мех, покрывающий все тело и голову и кажущийся во мраке почти черным, сразу приобретал серебристо-палевый оттенок, напоминая шкуру матерого седого волка.